РЕЦЕНЗИЯ И. ГОЛУБНИЧЕГО НА КНИГУ "В МИРЕ МОИХ СНЕГОВ" в газете "Московский литератор" №18, сентябрь-октябрь 2015 год

«ВСЁ ПОВТОРИТСЯ В ПРОСТОТЕ…»

Владимир БОЯРИНОВ. «В мире моих снегов». Сборник стихотворений. –

М.: ООО «Авторская книга», 2014.

        

         Книга русского поэта Владимира Бояринова «В мире моих снегов» представляет собой слишком большое собрание стихотворений, чтобы можно было сказать о каждом из них особо, да в этом и нет необходимости – четыре с половиной сотни страниц стихов требуют полного читательского «погружения», которого не заменишь литературоведческими комментариями. В рамках этих заметок мы ставили перед собой более общую задачу: определить преобладающие тенденции поэзии В.Бояринова и обозначить средства и приёмы поэтического стиля, характеризующие его творчество.

         Под стихами, составляющими книгу, не проставлены годы их написания, но читатель, внимательно следивший за публикациями поэта на протяжении последних полутора десятилетий, может увидеть, что в книгу вошли произведения разных, в том числе и самых последних, лет. Стиль В.Бояринова на редкость стабилен; при этом его лирический герой не только не теряет свежести поэтического взгляда, но и сохраняет авторскую зоркость, фольклорную метафоричность, глубину обобщений, языковую изощрённость, стихотворное мастерство. Дарование В.Бояринова полифонично: он в равной степени убедителен и в лирическом откровении, и в эпическом обобщении, и в искромётной политической инвективе, и в доброй самоиронии…  

         Книга разделена автором на восемь частей, каждая из которых имеет отдельное название, определяющее, в достаточно широком смысле, содержание каждой из частей – «Если мир не станет плоским», «Странник», «Испытания», «Красный всадник», «Уже за холмами», «Направо войдёшь…», «Весёлая сила», «Росстани». Деление это имеет не столько жанровый, сколько, скорее, концептуальный характер; каждая из «глав» представляет своего рода «книгу в книге». Этот приём позволил структурировать большое количество стихов и организовать их в единое целое. При этом стихотворения, тяготеющие к жанру, скажем, исповедальной лирики проходят через всю книгу, делая этот поэтический жанр в концепции книги в известной степени системообразующим. То же можно сказать о произведениях, имеющих эпический и (или) сказочный характер, каковых также немало в общем объёме книги.  

         Если постараться определить преобладающие тенденции поэзии В.Бояринова, то можно будет с уверенностью сказать, что определяющими её качествами являются, во-первых, лирическая исповедальность; во-вторых, народность (включающая в себя, наряду с активным использованием фонетических возможностей поэтической речи, мивологические условности и преувеличения, а также сказочную парадоксальность); в-третьих – актуальное поэтическое послание (не переходящее, впрочем, в публицистику). Качества эти сосуществуют, а при необходимости – плодотворно дополняют друг друга. И это не удивительно, поскольку эти качества являются имманентно присущими лирическому герою, который, в свою очередь, в каких-то случаях тождественен автору, а в каких-то – нет. Разумеется, этими обобщёнными определениями не исчерпывается жанровое разнообразие поэта, но мы говорим о тенденциях, которые формируют общее впечатление, «держат» конструкцию книги, делая её собственно книгой, а не произвольно собранными стихотворениями. В дальнейшем мы постараемся на некоторых примерах аргументированно подтвердить вышеозначенные тезисы.

         Книгу открывает лирическое стихотворение «Сорвётся стылая звезда…», которое можно рассматривать как своего рода эпиграф ко всей поэтической композиции:

 

                            Сорвётся стылая звезда,

                            Сорвётся лист, сорвётся слово, – 

                            Всё будет завтра, как всегда,

                            И послезавтра будет снова.

 

                            Всё повторится в простоте:

                            В ночи с гнезда сорвётся птица

                            И растворится в темноте,

                            Чтоб никогда не повториться.

 

В этом стихотворении каждое слово и понятие несёт большую символическую и художественную нагрузку. В первой строфе утверждается хрупкость, непостоянство и, в сущности, отнологическая случайность всего земного; эта мысль эмоционально подчёркивается троекратным повторением слова «сорвётся». Традиционный в русской поэтической традиции тройной параллелизм утверждения подчёркивает важность высказываемого автором. Действующие образы – «звезда», «лист», «слово» –  в данном случае есть символические олицетворения бытийных категорий: «звезда» – небесное, высшее, запредельное, недоступное рациональному пониманию, но доступное лишь мистическому чувствованию, поэтической интуиции; «лист» – земное, живущее, материальное; и «слово» – средство, связующее небесное и земное, позволяющее выразить неясный восторг и радостную скорбь от безнадёжной радости всего сущего. «Всё повторится в простоте…» – выделенные нами слова являются очередным действующим ключевым понятием стихотворения. В мире всё происходит в соответствии с простыми законами бытия, заложенными Природой; всё, что сверх того – является порождением земной суеты и не имеет значения перед Вечностью. Сама сфера духа, в сущности, проста для честного непосредственного понимания и сводится в конечном итоге к верному понятию о разграничении добра и зла. «В ночи с гнезда сорвётся птица…» – здесь образ птицы вбирает в себя всю глубину поэтического утверждения, целомудренно оставляя за читателем возможность и право выбора уровня понимания философских вопросов, заложенных в поэтическом тексте. «И растворится в темноте», / Чтоб никогда не повториться.» Выделенное нами слово, в композиции с растворившейся в темноте птицей, содержит в себе прозрачную и отдалённую отсылку к «Ворону» Эдгара По («Каркнул Ворон: «Никогда!»…»), но, в отличие от «Никогда!» «безумного Эдгара» (А.Блок), русское «никогда» В.Бояринова не несёт в себе безнадёжности; напротив, в нём звучит восторженная радость от того, что всё в мире, рождаясь и «растворяясь в темноте», стремится к какой-то неведомой, недостижимой, но возвышенной цели, которой человеку знать не дано – но дано смутно предчувствовать и выражать своё предчувствие в слове. Стихотворение, открывающее книгу, характеризует поэта В.Бояринова как лирика исповедальной ноты и высокой символической и художественной силы. Стихи такого плана составляют значительную часть книги. В качестве примеров можно привести такие стихотворения, как «Божий день», «В мире моих снегов», «Солнце к берегу прижалось…», «Отполыхали зарницы…», «Узнают нас, браток, не по книгам…», «Уводила дорога меня…», «Я тишины не слышал величавей…» и ещё многие другие…  

         Пользуясь практически только традиционными русскими стихотворными техническими средствами, уклоняясь от метрических экспериментов, В.Бояринов в своих стихах убедительно опровергает модернистский тезис о некоей «обветшалости» классических форм. Ни традиционная метрика, ни необходимость знаков препинания не мешают его лирическому герою виртуозно владеть стихотворной речью и сохранять ярко выраженную индивидуальность. Выше упоминалось о том, что стилевой облик его поэзии очень стабилен; эта стабильность как высокая точка мастерства является условием максимальной раскрепощённости в чувстве, мысли и слове.

         Поэзия В.Бояринова обладает подлинной народностью, которая неразрывно связана и с имманентными качествами его лирического героя, и с глубоким знанием (и пониманием) фольклорных традиций, и с интересом автора к фонетическим возможностям поэтической речи. В.Бояринов интуитивно (а иначе и невозможно) чувствует логику мифологических условностей и преувеличений; чувствует ту грань, за которой гротеск органично становится реальностью, а невозможное обретает прочный статус единственно возможного. Алгоритмы эпических жанров он комбинирует с традициями исповедальной лирики и демократичными условностями риторических игровых (смеховых) народных жанров.

         В качестве характерного примера мы предлагаем рассмотреть стихотворение «Странник». Здесь как раз мы видим мастерское и вдохновенное комбинирование эпических алгоритмов и авторского творческого вдохновения.

 

                            В недалёком, казалось, былом

                            Встретил странника я за селом…»

 

Выделенное нами слово («казалось») ненавязчиво, почти незаметно подчёркивает временное несоответствие происходящего; т.е., лирический герой не до конца уверен, давно это с ним произошло, или недавно. После настоятельных предложений странник «срубил» лирическому герою «не дом, а хоромы», и ушёл, но ушёл как-то странно: «Посидел, покурил на порожке, / Пошептал что-то на ухо кошке…»; выделенные нами слова не утверждают напрямую, что странник – гость не совсем обычный, но русские сказочные архетипы, заложенный в подсознание отечественного читателя с младенчества, позволяют понять это без прямого указания. После ухода странника цепь жутковатых и символических событий потрясла жизнь лирического героя. 

 

                            …Скрипнет в полночь простужено дверь:

                            – Здесь дорога проходит на Тверь?

                            Кто остался в живых? Отзовитесь!

                            Мы спешим. – А куда? – говорю.

                            Отвечает израненный витязь:

                            – На вечернюю держим зарю,

                            Порубежье обходим дозором, –

                            Не грозит ли тевтонец разором…

 

«Мы спешим». Что за гости? Защитники Отечества, русские ратники. Витязь «израненный», и эта его черта является подтверждением того, что «обход порубежья дозором» связан с постоянными кровавыми стычками с врагом… Далее время словно «спрессовывается», события вдруг перескакивают через несколько столетий – и вот:

 

                            Снова за полночь хлопает дверь:

                            – Здесь дорога проходит на Тверь?

                            Здесь мусью промышляет разором?

                             – Третий месяц пожары тушу.

                            – Это волчий язык мародёра

                            Примерзает к Большому Ковшу.

                            – Что с Москвою? – спрошу у гусара

                            И закашляюсь в дыме густом.

                            – Мы на зарево держим пожара.

                            Остальное узнаешь потом…

 

Здесь открывается широта для духовного понимания, в котором невероятная стремительность происходящего перестаёт быть нереальной, как это бывает в эпосе и фольклоре. Выделенные нами выше слова (« – Это волчий язык мародёра / Примерзает к Большому Ковшу») содержат удивительно сочный, зримый и осязаемый образ мучений агрессора, оказавшегося на грани выживания в стране, куда он пришёл, чтобы поработить её. Язык (волчий!), примерзающий к ковшу – и не просто ковшу, а созвездию! – сообщает происходящему поистине космический смысл, отправляет «мусью» прямо на небеса. Инверсия, содержащаяся в предпоследней строке приведённого фрагмента, стилизует речь героя (в данном случае неназванного), умеренно архаизируя её и приближая таким образом к русской фольклорной традиции. 

 

                            Чуть не с петель срывается дверь:

                            Здесь дорога проходит на Тверь?

                            На танкиста бывалого глядя,

                            Я знакомый увижу кураж.

                            – Что ты смотришь так пристально, дядя?

                            – Ничего, поблазнилось, племяш.

                            Но не вы ли к местам порубежным

                            Накануне и позавчера

                            Поспешали, по комнатам смежным

                            Просвистав как сквозные ветра:

                            «Ты завейся, труба золотая», –

                            И метель завивалась в кольцо.

                            – Это притча иль сказка пустая?

                            – Нет, до боли знакомо лицо:

                            И глаза голубые, и шрамик,

                            Еле видный над верхней губой…

 

                            Дверь скрипит. Появляется странник:

                            – Что, доволен, хозяин, избой?..  

 

Здесь происходит смысловое и художественное сгущение, развязка большой художественной и нравственной силы; то, что в эстетике обозначается термином «катарсис». Троекратное, за короткий период, появление гостей, разделённых в истории и во времени, окончательно раскрывает былинный характер происходящего. Выделенные в последнем фрагменте слова («…по комнатам смежным / Просвистав как сквозные ветра …»), «цепляющие» своей бытовой контрастностью по отношению к концептуальной сказочности происходящего, соединяют эпическое с современным, опосредованно создавая преемственность былинно-эпическо-сказочной традиции с действительным  контекстом современности. Странник оказывается тем самым человеком, который в давние времена («В недалёком, казалось, былом…») «срубил» лирическому герою, от лица которого ведётся повествование, новый дом («…не дом, а хоромы…»), а затем, на протяжении всех времён, от тех отдалённых, когда тевтонец «грозил разором», до новейших (бывалый танкист), является,  в трёх ипостасях – сказочным хозяином-охранителем. Круг художественной логики замкнулся, нравственный смысл повествования отчётливо проступает в ярких художественных образах. Живым дыханием национального эпоса дышит стихотворение, написанное современным русским поэтом. Произведения, созданные в подобной стилевой манере – на стыке эпоса и лирики, также составляют значительный пласт в книге В.Бояринова. В качестве примеров можно привести стихотворения «Догадки», «Язычники», «Страницы Голубиной книги», «Гадюка», «Комариным писком прозвеня…», «В помине», «Ястребиное перо», «Жили-были»…

         Стихи, содержащие в себе ярко выраженный игровой элемент, также составляют значительную часть книги В.Бояринова. Благодаря своей демократичности (социальной универсальности) эти стихи пользуются интересом и любовью широкой читательской аудитории. Следует подчеркнуть, что этот жанр поэзии требует не только таланта и остроумия, но ещё и таких качеств, как вкус и мера. Присущие поэту жизнелюбие, языковое чутьё и искромётное чувство юмора сообщают его стихам тот неподдельный заряд оптимизма и душевного здоровья, которые являются необходимым элементом человеческого бытия. Наиболее ярким примером этой ипостаси лирического героя В.Бояринова является цикл четверостиший «Приходи рябину есть». Вот образцы этого жанра.

 

                                      *      *      *

                            Меланхольные поэты

                            Пишут девушкам сонеты,

                            Я подам другую весть:

                            – Приходи рябину есть!

        

 

                                      *      *      *

                            Мы пообедали на пне,

                            И пень сказал по-свойски мне:

                            «Ребята, если захотите,

                            Без церемоний заходите!»

 

                                      *      *      *                            

                            Если б всё что прочитал,

                            Я ещё и понял, –

                            Я давно бы умным стал

                            И давно бы помер…

 

Здесь есть и парадоксальность мышления (вместо сонетов – «Приходи рябину есть!»), и сказочный гротеск (говорящий пень), и частушечная ритмика, и народная лексика, и добрая самоирония – словом, всё необходимое для того, чтобы сформулировать и донести до читателя некий, достаточно абстрактный, но однозначно позитивный духовный посыл, выраженный в максимально свободной, порой иррациональной  форме. Игровая (смеховая) мотивация позволяет поэту для достижения художественной цели не фиксироваться на риторических стихотворных конструкциях, заключающих в себе прямую информацию, а передавать суть выражаемого в звучной игре слов, в радикальных противопоставлениях («понял» – «помер»), в контрастах возвышенного и бытового («сонеты» – «рябину есть»)…

         Повторимся ещё раз: это краткое исследование не претендует на полноценный текстологический анализ книги В.Бояринова «В мире моих снегов». Объём стихов, представленный в ней, с одной стороны, велик, а с другой – далеко не исчерпывает творческого багажа поэта, равно как и стилевые и жанровые особенности его поэзии, рассмотренные нами здесь, не исчерпывают его творческой характеристики. За рамками рассмотрения остались стихи любовного содержания, сюжетные стихи на разные темы, патриотическая лирика… В нашу задачу входило определить лишь некоторые наиболее значительные, на наш взгляд, тенденции его творчества и проиллюстрировать эти тенденции наиболее характерными примерами. Но если говорить по большому счёту – едва ли не каждое стихотворение этой книги заслуживает отдельного исследовательского внимания. Явные и неявные смысловые пласты, яркая звукопись и ёмкая образность, а также многие другие качества делают поэзию В.Бояринова  интересной и привлекательной как для широкого круга читателей, так и для специалистов-литературоведов.

        

                                                                                     Иван ГОЛУБНИЧИЙ

                                                                                     К.ф.н.