Владимир БОЯРИНОВ. «В мире моих снегов». Сборник стихотворений. –
М.: ООО «Авторская книга», 2014.
Книга русского поэта Владимира Бояринова «В мире моих снегов» представляет собой слишком большое собрание стихотворений, чтобы можно было сказать о каждом из них особо, да в этом и нет необходимости – четыре с половиной сотни страниц стихов требуют полного читательского «погружения», которого не заменишь литературоведческими комментариями. В рамках этих заметок мы ставили перед собой более общую задачу: определить преобладающие тенденции поэзии В.Бояринова и обозначить средства и приёмы поэтического стиля, характеризующие его творчество.
Под стихами, составляющими книгу, не проставлены годы их написания, но читатель, внимательно следивший за публикациями поэта на протяжении последних полутора десятилетий, может увидеть, что в книгу вошли произведения разных, в том числе и самых последних, лет. Стиль В.Бояринова на редкость стабилен; при этом его лирический герой не только не теряет свежести поэтического взгляда, но и сохраняет авторскую зоркость, фольклорную метафоричность, глубину обобщений, языковую изощрённость, стихотворное мастерство. Дарование В.Бояринова полифонично: он в равной степени убедителен и в лирическом откровении, и в эпическом обобщении, и в искромётной политической инвективе, и в доброй самоиронии…
Книга разделена автором на восемь частей, каждая из которых имеет отдельное название, определяющее, в достаточно широком смысле, содержание каждой из частей – «Если мир не станет плоским», «Странник», «Испытания», «Красный всадник», «Уже за холмами», «Направо войдёшь…», «Весёлая сила», «Росстани». Деление это имеет не столько жанровый, сколько, скорее, концептуальный характер; каждая из «глав» представляет своего рода «книгу в книге». Этот приём позволил структурировать большое количество стихов и организовать их в единое целое. При этом стихотворения, тяготеющие к жанру, скажем, исповедальной лирики проходят через всю книгу, делая этот поэтический жанр в концепции книги в известной степени системообразующим. То же можно сказать о произведениях, имеющих эпический и (или) сказочный характер, каковых также немало в общем объёме книги.
Если постараться определить преобладающие тенденции поэзии В.Бояринова, то можно будет с уверенностью сказать, что определяющими её качествами являются, во-первых, лирическая исповедальность; во-вторых, народность (включающая в себя, наряду с активным использованием фонетических возможностей поэтической речи, мивологические условности и преувеличения, а также сказочную парадоксальность); в-третьих – актуальное поэтическое послание (не переходящее, впрочем, в публицистику). Качества эти сосуществуют, а при необходимости – плодотворно дополняют друг друга. И это не удивительно, поскольку эти качества являются имманентно присущими лирическому герою, который, в свою очередь, в каких-то случаях тождественен автору, а в каких-то – нет. Разумеется, этими обобщёнными определениями не исчерпывается жанровое разнообразие поэта, но мы говорим о тенденциях, которые формируют общее впечатление, «держат» конструкцию книги, делая её собственно книгой, а не произвольно собранными стихотворениями. В дальнейшем мы постараемся на некоторых примерах аргументированно подтвердить вышеозначенные тезисы.
Книгу открывает лирическое стихотворение «Сорвётся стылая звезда…», которое можно рассматривать как своего рода эпиграф ко всей поэтической композиции:
Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово, –
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова.
Всё повторится в простоте:
В ночи с гнезда сорвётся птица
И растворится в темноте,
Чтоб никогда не повториться.
В этом стихотворении каждое слово и понятие несёт большую символическую и художественную нагрузку. В первой строфе утверждается хрупкость, непостоянство и, в сущности, отнологическая случайность всего земного; эта мысль эмоционально подчёркивается троекратным повторением слова «сорвётся». Традиционный в русской поэтической традиции тройной параллелизм утверждения подчёркивает важность высказываемого автором. Действующие образы – «звезда», «лист», «слово» – в данном случае есть символические олицетворения бытийных категорий: «звезда» – небесное, высшее, запредельное, недоступное рациональному пониманию, но доступное лишь мистическому чувствованию, поэтической интуиции; «лист» – земное, живущее, материальное; и «слово» – средство, связующее небесное и земное, позволяющее выразить неясный восторг и радостную скорбь от безнадёжной радости всего сущего. «Всё повторится в простоте…» – выделенные нами слова являются очередным действующим ключевым понятием стихотворения. В мире всё происходит в соответствии с простыми законами бытия, заложенными Природой; всё, что сверх того – является порождением земной суеты и не имеет значения перед Вечностью. Сама сфера духа, в сущности, проста для честного непосредственного понимания и сводится в конечном итоге к верному понятию о разграничении добра и зла. «В ночи с гнезда сорвётся птица…» – здесь образ птицы вбирает в себя всю глубину поэтического утверждения, целомудренно оставляя за читателем возможность и право выбора уровня понимания философских вопросов, заложенных в поэтическом тексте. «И растворится в темноте», / Чтоб никогда не повториться.» Выделенное нами слово, в композиции с растворившейся в темноте птицей, содержит в себе прозрачную и отдалённую отсылку к «Ворону» Эдгара По («Каркнул Ворон: «Никогда!»…»), но, в отличие от «Никогда!» «безумного Эдгара» (А.Блок), русское «никогда» В.Бояринова не несёт в себе безнадёжности; напротив, в нём звучит восторженная радость от того, что всё в мире, рождаясь и «растворяясь в темноте», стремится к какой-то неведомой, недостижимой, но возвышенной цели, которой человеку знать не дано – но дано смутно предчувствовать и выражать своё предчувствие в слове. Стихотворение, открывающее книгу, характеризует поэта В.Бояринова как лирика исповедальной ноты и высокой символической и художественной силы. Стихи такого плана составляют значительную часть книги. В качестве примеров можно привести такие стихотворения, как «Божий день», «В мире моих снегов», «Солнце к берегу прижалось…», «Отполыхали зарницы…», «Узнают нас, браток, не по книгам…», «Уводила дорога меня…», «Я тишины не слышал величавей…» и ещё многие другие…
Пользуясь практически только традиционными русскими стихотворными техническими средствами, уклоняясь от метрических экспериментов, В.Бояринов в своих стихах убедительно опровергает модернистский тезис о некоей «обветшалости» классических форм. Ни традиционная метрика, ни необходимость знаков препинания не мешают его лирическому герою виртуозно владеть стихотворной речью и сохранять ярко выраженную индивидуальность. Выше упоминалось о том, что стилевой облик его поэзии очень стабилен; эта стабильность как высокая точка мастерства является условием максимальной раскрепощённости в чувстве, мысли и слове.
Поэзия В.Бояринова обладает подлинной народностью, которая неразрывно связана и с имманентными качествами его лирического героя, и с глубоким знанием (и пониманием) фольклорных традиций, и с интересом автора к фонетическим возможностям поэтической речи. В.Бояринов интуитивно (а иначе и невозможно) чувствует логику мифологических условностей и преувеличений; чувствует ту грань, за которой гротеск органично становится реальностью, а невозможное обретает прочный статус единственно возможного. Алгоритмы эпических жанров он комбинирует с традициями исповедальной лирики и демократичными условностями риторических игровых (смеховых) народных жанров.
В качестве характерного примера мы предлагаем рассмотреть стихотворение «Странник». Здесь как раз мы видим мастерское и вдохновенное комбинирование эпических алгоритмов и авторского творческого вдохновения.
В недалёком, казалось, былом
Встретил странника я за селом…»
Выделенное нами слово («казалось») ненавязчиво, почти незаметно подчёркивает временное несоответствие происходящего; т.е., лирический герой не до конца уверен, давно это с ним произошло, или недавно. После настоятельных предложений странник «срубил» лирическому герою «не дом, а хоромы», и ушёл, но ушёл как-то странно: «Посидел, покурил на порожке, / Пошептал что-то на ухо кошке…»; выделенные нами слова не утверждают напрямую, что странник – гость не совсем обычный, но русские сказочные архетипы, заложенный в подсознание отечественного читателя с младенчества, позволяют понять это без прямого указания. После ухода странника цепь жутковатых и символических событий потрясла жизнь лирического героя.
…Скрипнет в полночь простужено дверь:
– Здесь дорога проходит на Тверь?
Кто остался в живых? Отзовитесь!
Мы спешим. – А куда? – говорю.
Отвечает израненный витязь:
– На вечернюю держим зарю,
Порубежье обходим дозором, –
Не грозит ли тевтонец разором…
«Мы спешим». Что за гости? Защитники Отечества, русские ратники. Витязь «израненный», и эта его черта является подтверждением того, что «обход порубежья дозором» связан с постоянными кровавыми стычками с врагом… Далее время словно «спрессовывается», события вдруг перескакивают через несколько столетий – и вот:
Снова за полночь хлопает дверь:
– Здесь дорога проходит на Тверь?
Здесь мусью промышляет разором?
– Третий месяц пожары тушу.
– Это волчий язык мародёра
Примерзает к Большому Ковшу.
– Что с Москвою? – спрошу у гусара
И закашляюсь в дыме густом.
– Мы на зарево держим пожара.
Остальное узнаешь потом…
Здесь открывается широта для духовного понимания, в котором невероятная стремительность происходящего перестаёт быть нереальной, как это бывает в эпосе и фольклоре. Выделенные нами выше слова (« – Это волчий язык мародёра / Примерзает к Большому Ковшу») содержат удивительно сочный, зримый и осязаемый образ мучений агрессора, оказавшегося на грани выживания в стране, куда он пришёл, чтобы поработить её. Язык (волчий!), примерзающий к ковшу – и не просто ковшу, а созвездию! – сообщает происходящему поистине космический смысл, отправляет «мусью» прямо на небеса. Инверсия, содержащаяся в предпоследней строке приведённого фрагмента, стилизует речь героя (в данном случае неназванного), умеренно архаизируя её и приближая таким образом к русской фольклорной традиции.
Чуть не с петель срывается дверь:
Здесь дорога проходит на Тверь?
На танкиста бывалого глядя,
Я знакомый увижу кураж.
– Что ты смотришь так пристально, дядя?
– Ничего, поблазнилось, племяш.
Но не вы ли к местам порубежным
Накануне и позавчера
Поспешали, по комнатам смежным
Просвистав как сквозные ветра:
«Ты завейся, труба золотая», –
И метель завивалась в кольцо.
– Это притча иль сказка пустая?
– Нет, до боли знакомо лицо:
И глаза голубые, и шрамик,
Еле видный над верхней губой…
Дверь скрипит. Появляется странник:
– Что, доволен, хозяин, избой?..
Здесь происходит смысловое и художественное сгущение, развязка большой художественной и нравственной силы; то, что в эстетике обозначается термином «катарсис». Троекратное, за короткий период, появление гостей, разделённых в истории и во времени, окончательно раскрывает былинный характер происходящего. Выделенные в последнем фрагменте слова («…по комнатам смежным / Просвистав как сквозные ветра …»), «цепляющие» своей бытовой контрастностью по отношению к концептуальной сказочности происходящего, соединяют эпическое с современным, опосредованно создавая преемственность былинно-эпическо-сказочной традиции с действительным контекстом современности. Странник оказывается тем самым человеком, который в давние времена («В недалёком, казалось, былом…») «срубил» лирическому герою, от лица которого ведётся повествование, новый дом («…не дом, а хоромы…»), а затем, на протяжении всех времён, от тех отдалённых, когда тевтонец «грозил разором», до новейших (бывалый танкист), является, в трёх ипостасях – сказочным хозяином-охранителем. Круг художественной логики замкнулся, нравственный смысл повествования отчётливо проступает в ярких художественных образах. Живым дыханием национального эпоса дышит стихотворение, написанное современным русским поэтом. Произведения, созданные в подобной стилевой манере – на стыке эпоса и лирики, также составляют значительный пласт в книге В.Бояринова. В качестве примеров можно привести стихотворения «Догадки», «Язычники», «Страницы Голубиной книги», «Гадюка», «Комариным писком прозвеня…», «В помине», «Ястребиное перо», «Жили-были»…
Стихи, содержащие в себе ярко выраженный игровой элемент, также составляют значительную часть книги В.Бояринова. Благодаря своей демократичности (социальной универсальности) эти стихи пользуются интересом и любовью широкой читательской аудитории. Следует подчеркнуть, что этот жанр поэзии требует не только таланта и остроумия, но ещё и таких качеств, как вкус и мера. Присущие поэту жизнелюбие, языковое чутьё и искромётное чувство юмора сообщают его стихам тот неподдельный заряд оптимизма и душевного здоровья, которые являются необходимым элементом человеческого бытия. Наиболее ярким примером этой ипостаси лирического героя В.Бояринова является цикл четверостиший «Приходи рябину есть». Вот образцы этого жанра.
* * *
Меланхольные поэты
Пишут девушкам сонеты,
Я подам другую весть:
– Приходи рябину есть!
* * *
Мы пообедали на пне,
И пень сказал по-свойски мне:
«Ребята, если захотите,
Без церемоний заходите!»
* * *
Если б всё что прочитал,
Я ещё и понял, –
Я давно бы умным стал
И давно бы помер…
Здесь есть и парадоксальность мышления (вместо сонетов – «Приходи рябину есть!»), и сказочный гротеск (говорящий пень), и частушечная ритмика, и народная лексика, и добрая самоирония – словом, всё необходимое для того, чтобы сформулировать и донести до читателя некий, достаточно абстрактный, но однозначно позитивный духовный посыл, выраженный в максимально свободной, порой иррациональной форме. Игровая (смеховая) мотивация позволяет поэту для достижения художественной цели не фиксироваться на риторических стихотворных конструкциях, заключающих в себе прямую информацию, а передавать суть выражаемого в звучной игре слов, в радикальных противопоставлениях («понял» – «помер»), в контрастах возвышенного и бытового («сонеты» – «рябину есть»)…
Повторимся ещё раз: это краткое исследование не претендует на полноценный текстологический анализ книги В.Бояринова «В мире моих снегов». Объём стихов, представленный в ней, с одной стороны, велик, а с другой – далеко не исчерпывает творческого багажа поэта, равно как и стилевые и жанровые особенности его поэзии, рассмотренные нами здесь, не исчерпывают его творческой характеристики. За рамками рассмотрения остались стихи любовного содержания, сюжетные стихи на разные темы, патриотическая лирика… В нашу задачу входило определить лишь некоторые наиболее значительные, на наш взгляд, тенденции его творчества и проиллюстрировать эти тенденции наиболее характерными примерами. Но если говорить по большому счёту – едва ли не каждое стихотворение этой книги заслуживает отдельного исследовательского внимания. Явные и неявные смысловые пласты, яркая звукопись и ёмкая образность, а также многие другие качества делают поэзию В.Бояринова интересной и привлекательной как для широкого круга читателей, так и для специалистов-литературоведов.
Иван ГОЛУБНИЧИЙ
К.ф.н.